27.10.2013
Можно сказать, что я – кинолог на генетическом уровне, потому что это увлечение пришло ко мне от предыдущих поколений.
В семье моей мамы первая немецкая овчарка - именно немецкая, в том смысле, что из Германии, - появилась еще до второй мировой войны. Во время блокады эту собаку мобилизовали, и о ее судьбе и жизни семьи во время блокады я написала повесть под названием «Марс», по имени того пса. Повесть издали в Англии.
Моя мама – кандидат ветеринарных наук, преподавала в Ветеринарной академии, и я, собственно, выросла на ее кафедре.
Мне было тринадцать лет, когда мы получили, наконец, отдельную квартиру и сразу встал вопрос о собственной собаке. На семейном совете мы долго решали, что это будет за порода. Я хотела черного дога, потому что дрессировала соседскую черную догиню, мама хотела немецкую овчарку, папа стоял за ньюфаундленда. Моя старшая сестра не хотела никого. В общем, мы сторговались и решили, что заведем черного терьера.
Мы пришли в клуб ДОСААФ, и нам сказали, что за любой из пород надо стоять три года в очереди. В то время такое было: многолетнее ожидание щенка. Стоять в очереди мы не могли, судите сами: новая квартира, мне уже тринадцать лет, я скоро состарюсь, а собаки у меня так и нет! На наше счастье, как раз в это время у Каменских – это старые досаафовские собачники - был помет, девять щенков. Хозяева имели право распоряжаться одним щенком, остальные щенки расходились через клуб. Они посмотрели на все наше семейство, поговорили с нами и сказали: хорошо, мы отдадим вам щенка. Так в нашем доме появился… эрдель.
Он был не запланированным, я никогда не хотела эрделя, не думала об этой породе. Но мне было все равно.
Я начала очень активно заниматься дрессировкой. Мы вместе с моей эрделихой становились призерами чемпионатов Ленинграда и области по военизированному многоборью, по летнему, по зимнему многоборью, по буксировке лыжника, по ездовой службе. У меня была упряжка: моя эрделиха и эрдель, который снимался в «Приключениях Электроника», это была моя вторая собака. Меня это все очень интересовало, я даже ходила на притравку на медведя, подружилась с охотниками, и моя эрделиха работала лучше, чем многие охотничьи собаки. На выставки мы с ней тоже ходили, всегда чуть-чуть не дотягивали до «отлично», получали первое «очень хорошо». Это была очень крепкая рабочая собака. Работать с ней фигурантам можно было только в халате до пола, потому что она быстро соображала, где есть возможность выйти на поражение.
А потом как-то так получилось, что я пришла в породный клуб и попала вначале секретарем на выставку, ведь я, как все Девы по гороскопу, очень дотошная и придирчивая к порядку в бумагах. Потом клуб порекомендовал меня на судейские курсы, и как-то очень быстро и незаметно в 1980 году я получила первичное звание, а в 1983 – уже первую категорию.
Потом в моей жизни был период, когда я пять лет жила и работала на Байконуре, и даже организовала первый в том регионе кинологический клуб, он до сих пор существует. Мне довелось судить на чемпионатах Казахстана, и по военизированному многоборью, и на выставках, там мне присвоили республиканскую судейскую категорию.
Отдельного рассказа заслуживает история появления у меня цвергшнауцеров. Это произошло в 1978 году.
Мы не планировали заводить цверга и даже не знали, что такая порода существует. Этих собак просто не было в стране (я являюсь первым, старейшим заводчиком этой породы в Советском Союзе).
Тогда достать собаку из-за границы было очень сложно, если не невозможно, и мы попросили у маминого коллеги, тоже судьи FCI, директора ветеринарного института в Братиславе, хорошего эрделя. Примерно через полгода мы получили живую посылку, деревянный ящичек с дырочками. Когда мы его открыли, то не поняли, что это! Внутри сидел какой-то черт, бородатый, с рожками, темно-серый. К счастью, в посылке было письмо, адресованное моей маме. «Дорогая Людочка! Я не смог найти хорошего эрделя, поэтому я посылаю отличного щенка цвергшнауцера.»
С тех пор эти собаки поселились в нашем доме, сейчас у меня живет девятая генерация от той первой собаки.
Поскольку тогда никто не знал, что это такое: цвергшнауцер, и как с этим обращаться, мы попросили того самого кинолога из Братиславы записать на выставку нашу собаку - у нее была родословная FCI. Он выполнил просьбу, записал нас на выставку в городе Брно, и я туда поехала.
И вот, представьте: девочка, которая никогда не была за рубежом. Нужно пройти множество инстанций, всяческие горкомы партии и так далее. По комсомольской линии все сложилось нормально, но когда я пришла в комитет партии на утверждение моей кандидатуры перед поездкой, возникла сложность. Захожу в горком. Там сидят такие бабули, ветераны войны 1812 года, и спрашивают: «А как вы считаете, деточка: вы совсем молодая, а едете к такому пожилому мужчине… это нормально?» А я говорю: «Да что вы! Во-первых, у него жена, а во-вторых, две дочери старше меня». Видимо, настолько искренним было мое удивление, что меня пропустили в Братиславу.
Тогда был очень ограничен обмен валюты, давали какие-то копейки, которые можно было потратить за границей. А ведь мы считали своим долгом сделать какой-то подарок людям, которые меня принимали в гости. Мы не платили за собаку, я понимала, что меня будут водить везде, повезут в Брно на выставку… Мы купили переносной черно-белый телевизор в подарок, тогда это был дефицитный товар. Но вывозить вещи из страны было разрешено на сумму в сто рублей, а телевизор стоил сто восемьдесят. И вот, я иду через таможню. Меня спрашивают: «А вы знаете, сколько стоит телевизор?» Я, как честная пионерка, говорю: «Да, я знаю, что он стоит сто восемьдесят рублей, - потому что все тогда это знали, - а предельная сумма – сто». Таможенник говорит: «Вы понимаете, что я должен буду изъять у вас его?» Я в ответ: «Но, понимаете, я еду одна, впервые, что же я буду делать за границей без денег и без телевизора?» Он засмеялся и пропустил. Так мы с собакой и проехали.
Но приключения на этом не окончились. Хотя моя собака и была маленькой, я понимала, что это дальний родственник ризена, значит, это служебная собака. Я с ней ходила на дрессировочную площадку, она была воспитана в правильном духе. Но у нас никогда не было никаких тримминговочных столиков. Мы все процедуры проделывали на полу, даже никогда не задумывались о столике. Соответственно, зубы собака показывала тоже только на полу.
Мы приходим на выставку ранга CACIB. Я ставлю собаку на стол, а она сжала зубы, как партизан: «Не открою ни за что!» Меня дисквалифицируют. Я выхожу за ринг, рыдаю горючими слезами: впервые приехала на выставку с любимой собачкой – и тут такое! Рудольф, который привез меня, спрашивает, что случилось? Объясняю ситуацию: «Она на земле покажет зубы, но на столе мы никогда не пробовали» - «Хорошо, попробую что-то сделать». Рудольф подходит к судье, который был его учеником, говорит с ним несколько минут, после чего меня снова пропускают в ринг, собака на полу показывает все зубы… Судья собаку поставил второй и дал описание, что это лучшая собака в породе, все у нее идеально, но поставлена второй из-за неумения показывать зубы. И еще эксперт прочитал мне целую лекцию на чистейшем русском языке, как надо заниматься с собакой. Мне было безумно стыдно, но я считаю, что это было большое достижение: я теперь знала, с чего я начинаю свою работу. Во время этой поездки мне показали, как надо тримминговать собаку, как следует ее показывать… я очень многому научилась, и это стало хорошей базой, чтобы начать разведение.
Там же, на выставке, мне сказали, что за несколько лет до этого русскому генералу-пограничнику был подарен перцовый цвергшнауцер, как и мой. Мне назвали фамилию, сказали, что генерал живет в Москве; мы разыскали его, оказалось, что генералу собака была не нужна, он ее отдал… Но, в конце концов, мы нашли этого цверга, ему исполнилось пять лет, и он ни разу в жизни не был триммингован. Это был тихий ужас: такой дикобраз, из которого все торчало. Когда я его увидела, то подумала: «Мою девочку – вот с этим чудовищем?!»
Тем не менее, родилось пять щенков. Четыре перцовых кобеля и одна сука непонятного окраса. Выщипался черный с серебром. Тогда этот окрас еще не был зарегистрирован нигде. И вот с этой первой черной с серебром собакой мы упорно ходили на выставки. Ее регулярно снимали с ринга, дисквалифицировали за нестандартный окрас, но мы все равно ходили, доказывали, что и такое может быть. Ей было уже года три, когда FCI зарегистрировала этот окрас.
Благодаря этим нашим собакам в будущем мы получили очень хорошие плоды разведения, за которые я сейчас получаю награды. [Ред.: О достижениях питомника И. В. Полетаевой мы писали ранее.]
Но вернемся к истории. Я вернулась в Питер, в нашей стране началась перестройка. Никто никому был не нужен, собаководство переживало не лучшие времена. В это время моя мама Любовь Попова работала вместе с Лилией Поповой [Ред.: Л. К. Попова] в клубе «Фауна». Они однофамильцы. Лилия Константиновна руководила клубом, а Любовь Сергеевна была секретарем клуба. Поскольку мама принадлежала к «Фауне», у меня не было выбора, с каким клубом работать. Были две альтернативные организации в кинологии: «Фауна» и ДОСААФ.
Потом, еще до появления РКФ, возникла организация Независимый союз судей, в котором мне еще раз присвоили мою республиканскую категорию. Позднее была организована РКФ, в которой моя квалификация оказалась недействительной. К тому моменту, когда я уезжала из России, мне просто вычеркнули двадцать пород. Оставили из второй группы только шнауцеров, потому что не могли не дать права их судить, в первой группе – только немецкую овчарку, тоже потому, что не могли не разрешить. Эрделей, за которых я получала первичное звание, мне просто забыли вписать. В Финляндии все пришлось начинать заново.
Главное профессиональное призвание ко мне пришло уже за рубежом, там я стала судьей-оллраундером, и теперь в России на кинологических мероприятиях считаюсь иностранным экспертом.
Ирина Полетаева
Записала Анна Радомирская, ЗооПортал.про
В семье моей мамы первая немецкая овчарка - именно немецкая, в том смысле, что из Германии, - появилась еще до второй мировой войны. Во время блокады эту собаку мобилизовали, и о ее судьбе и жизни семьи во время блокады я написала повесть под названием «Марс», по имени того пса. Повесть издали в Англии.
Моя мама – кандидат ветеринарных наук, преподавала в Ветеринарной академии, и я, собственно, выросла на ее кафедре.
Мне было тринадцать лет, когда мы получили, наконец, отдельную квартиру и сразу встал вопрос о собственной собаке. На семейном совете мы долго решали, что это будет за порода. Я хотела черного дога, потому что дрессировала соседскую черную догиню, мама хотела немецкую овчарку, папа стоял за ньюфаундленда. Моя старшая сестра не хотела никого. В общем, мы сторговались и решили, что заведем черного терьера.
Мы пришли в клуб ДОСААФ, и нам сказали, что за любой из пород надо стоять три года в очереди. В то время такое было: многолетнее ожидание щенка. Стоять в очереди мы не могли, судите сами: новая квартира, мне уже тринадцать лет, я скоро состарюсь, а собаки у меня так и нет! На наше счастье, как раз в это время у Каменских – это старые досаафовские собачники - был помет, девять щенков. Хозяева имели право распоряжаться одним щенком, остальные щенки расходились через клуб. Они посмотрели на все наше семейство, поговорили с нами и сказали: хорошо, мы отдадим вам щенка. Так в нашем доме появился… эрдель.
Он был не запланированным, я никогда не хотела эрделя, не думала об этой породе. Но мне было все равно.
Я начала очень активно заниматься дрессировкой. Мы вместе с моей эрделихой становились призерами чемпионатов Ленинграда и области по военизированному многоборью, по летнему, по зимнему многоборью, по буксировке лыжника, по ездовой службе. У меня была упряжка: моя эрделиха и эрдель, который снимался в «Приключениях Электроника», это была моя вторая собака. Меня это все очень интересовало, я даже ходила на притравку на медведя, подружилась с охотниками, и моя эрделиха работала лучше, чем многие охотничьи собаки. На выставки мы с ней тоже ходили, всегда чуть-чуть не дотягивали до «отлично», получали первое «очень хорошо». Это была очень крепкая рабочая собака. Работать с ней фигурантам можно было только в халате до пола, потому что она быстро соображала, где есть возможность выйти на поражение.
А потом как-то так получилось, что я пришла в породный клуб и попала вначале секретарем на выставку, ведь я, как все Девы по гороскопу, очень дотошная и придирчивая к порядку в бумагах. Потом клуб порекомендовал меня на судейские курсы, и как-то очень быстро и незаметно в 1980 году я получила первичное звание, а в 1983 – уже первую категорию.
Потом в моей жизни был период, когда я пять лет жила и работала на Байконуре, и даже организовала первый в том регионе кинологический клуб, он до сих пор существует. Мне довелось судить на чемпионатах Казахстана, и по военизированному многоборью, и на выставках, там мне присвоили республиканскую судейскую категорию.
Отдельного рассказа заслуживает история появления у меня цвергшнауцеров. Это произошло в 1978 году.
Мы не планировали заводить цверга и даже не знали, что такая порода существует. Этих собак просто не было в стране (я являюсь первым, старейшим заводчиком этой породы в Советском Союзе).
Тогда достать собаку из-за границы было очень сложно, если не невозможно, и мы попросили у маминого коллеги, тоже судьи FCI, директора ветеринарного института в Братиславе, хорошего эрделя. Примерно через полгода мы получили живую посылку, деревянный ящичек с дырочками. Когда мы его открыли, то не поняли, что это! Внутри сидел какой-то черт, бородатый, с рожками, темно-серый. К счастью, в посылке было письмо, адресованное моей маме. «Дорогая Людочка! Я не смог найти хорошего эрделя, поэтому я посылаю отличного щенка цвергшнауцера.»
С тех пор эти собаки поселились в нашем доме, сейчас у меня живет девятая генерация от той первой собаки.
Поскольку тогда никто не знал, что это такое: цвергшнауцер, и как с этим обращаться, мы попросили того самого кинолога из Братиславы записать на выставку нашу собаку - у нее была родословная FCI. Он выполнил просьбу, записал нас на выставку в городе Брно, и я туда поехала.
И вот, представьте: девочка, которая никогда не была за рубежом. Нужно пройти множество инстанций, всяческие горкомы партии и так далее. По комсомольской линии все сложилось нормально, но когда я пришла в комитет партии на утверждение моей кандидатуры перед поездкой, возникла сложность. Захожу в горком. Там сидят такие бабули, ветераны войны 1812 года, и спрашивают: «А как вы считаете, деточка: вы совсем молодая, а едете к такому пожилому мужчине… это нормально?» А я говорю: «Да что вы! Во-первых, у него жена, а во-вторых, две дочери старше меня». Видимо, настолько искренним было мое удивление, что меня пропустили в Братиславу.
Тогда был очень ограничен обмен валюты, давали какие-то копейки, которые можно было потратить за границей. А ведь мы считали своим долгом сделать какой-то подарок людям, которые меня принимали в гости. Мы не платили за собаку, я понимала, что меня будут водить везде, повезут в Брно на выставку… Мы купили переносной черно-белый телевизор в подарок, тогда это был дефицитный товар. Но вывозить вещи из страны было разрешено на сумму в сто рублей, а телевизор стоил сто восемьдесят. И вот, я иду через таможню. Меня спрашивают: «А вы знаете, сколько стоит телевизор?» Я, как честная пионерка, говорю: «Да, я знаю, что он стоит сто восемьдесят рублей, - потому что все тогда это знали, - а предельная сумма – сто». Таможенник говорит: «Вы понимаете, что я должен буду изъять у вас его?» Я в ответ: «Но, понимаете, я еду одна, впервые, что же я буду делать за границей без денег и без телевизора?» Он засмеялся и пропустил. Так мы с собакой и проехали.
Но приключения на этом не окончились. Хотя моя собака и была маленькой, я понимала, что это дальний родственник ризена, значит, это служебная собака. Я с ней ходила на дрессировочную площадку, она была воспитана в правильном духе. Но у нас никогда не было никаких тримминговочных столиков. Мы все процедуры проделывали на полу, даже никогда не задумывались о столике. Соответственно, зубы собака показывала тоже только на полу.
Мы приходим на выставку ранга CACIB. Я ставлю собаку на стол, а она сжала зубы, как партизан: «Не открою ни за что!» Меня дисквалифицируют. Я выхожу за ринг, рыдаю горючими слезами: впервые приехала на выставку с любимой собачкой – и тут такое! Рудольф, который привез меня, спрашивает, что случилось? Объясняю ситуацию: «Она на земле покажет зубы, но на столе мы никогда не пробовали» - «Хорошо, попробую что-то сделать». Рудольф подходит к судье, который был его учеником, говорит с ним несколько минут, после чего меня снова пропускают в ринг, собака на полу показывает все зубы… Судья собаку поставил второй и дал описание, что это лучшая собака в породе, все у нее идеально, но поставлена второй из-за неумения показывать зубы. И еще эксперт прочитал мне целую лекцию на чистейшем русском языке, как надо заниматься с собакой. Мне было безумно стыдно, но я считаю, что это было большое достижение: я теперь знала, с чего я начинаю свою работу. Во время этой поездки мне показали, как надо тримминговать собаку, как следует ее показывать… я очень многому научилась, и это стало хорошей базой, чтобы начать разведение.
Там же, на выставке, мне сказали, что за несколько лет до этого русскому генералу-пограничнику был подарен перцовый цвергшнауцер, как и мой. Мне назвали фамилию, сказали, что генерал живет в Москве; мы разыскали его, оказалось, что генералу собака была не нужна, он ее отдал… Но, в конце концов, мы нашли этого цверга, ему исполнилось пять лет, и он ни разу в жизни не был триммингован. Это был тихий ужас: такой дикобраз, из которого все торчало. Когда я его увидела, то подумала: «Мою девочку – вот с этим чудовищем?!»
Тем не менее, родилось пять щенков. Четыре перцовых кобеля и одна сука непонятного окраса. Выщипался черный с серебром. Тогда этот окрас еще не был зарегистрирован нигде. И вот с этой первой черной с серебром собакой мы упорно ходили на выставки. Ее регулярно снимали с ринга, дисквалифицировали за нестандартный окрас, но мы все равно ходили, доказывали, что и такое может быть. Ей было уже года три, когда FCI зарегистрировала этот окрас.
Благодаря этим нашим собакам в будущем мы получили очень хорошие плоды разведения, за которые я сейчас получаю награды. [Ред.: О достижениях питомника И. В. Полетаевой мы писали ранее.]
Но вернемся к истории. Я вернулась в Питер, в нашей стране началась перестройка. Никто никому был не нужен, собаководство переживало не лучшие времена. В это время моя мама Любовь Попова работала вместе с Лилией Поповой [Ред.: Л. К. Попова] в клубе «Фауна». Они однофамильцы. Лилия Константиновна руководила клубом, а Любовь Сергеевна была секретарем клуба. Поскольку мама принадлежала к «Фауне», у меня не было выбора, с каким клубом работать. Были две альтернативные организации в кинологии: «Фауна» и ДОСААФ.
Потом, еще до появления РКФ, возникла организация Независимый союз судей, в котором мне еще раз присвоили мою республиканскую категорию. Позднее была организована РКФ, в которой моя квалификация оказалась недействительной. К тому моменту, когда я уезжала из России, мне просто вычеркнули двадцать пород. Оставили из второй группы только шнауцеров, потому что не могли не дать права их судить, в первой группе – только немецкую овчарку, тоже потому, что не могли не разрешить. Эрделей, за которых я получала первичное звание, мне просто забыли вписать. В Финляндии все пришлось начинать заново.
Главное профессиональное призвание ко мне пришло уже за рубежом, там я стала судьей-оллраундером, и теперь в России на кинологических мероприятиях считаюсь иностранным экспертом.
Ирина Полетаева
Записала Анна Радомирская, ЗооПортал.про
(с) копирование материалов допускается только на условиях и с письменного разрешения администрации
Рута
|
Смеялась до слез! Спасибо!
|
Подписывайтесь на новые статьи
Вы не авторизованы. Управление подписками возможно только для зарегистрированных и авторизованных пользователей.